ГОРДОСТЬ МОЯ И БОЛЬ - Стр.2
… Походная колонна трогается. Рядом с нами стоят советские офицеры, которые своими мужественными действиями помогли нам сделать этот шаг. Затем и мы, офицеры, становимся в ряды бесконечной колоны. Спотыкаясь и шатаясь, поддерживая друг друга, а иногда и падая, солдаты движутся мимо руин, зигзагами через сады, на край оврага реки Царицы и оттуда круто спускаемся в её долину. Сквозь морозную утреннею дымку видим заснеженные склоны и дно оврага, где колонна пленных петляет, пока совсем не исчезает между развалинами небольших домов и фабрик. Так проходит около двух часов. Все плетутся вперёд с трудом. В это утро каждому приходится тащить не только груз своего изнурённого, обессиленного тела, но ещё больший груз непонятного и гнетущего прошлого, груз тяжёлых раздумий. Все двигаются, пошатываясь, с глухим топотом и приглушённым шумом, прерываемым кашлем, глубокими вздохами и стонами. Резко и хрипло звучат отчаянные просьбы, передаваемые сзади в голову колонны: замедлить движение. Но мольбы не помогают, потому что темп движения определяется теми, кто, будучи ещё относительно здоровым и способным вынести марш, поставлен во главе колонны. Мера сама по себе понятная, так как надо как можно быстрее выбраться из безотрадной, покрытой снегом пустыни в районе Сталинграда. Время от времени, чтобы все подтянулись, устраиваются короткие привалы. Но перед многими перерыв движения ставит роковой вопрос, не окажется ли данный привал для них последним привалом в жизни. В короткие минуты отдыха никто не нарушает молчания. Мысли у всех еще слишком притуплены, каждому приходится концентрировать все свои усилия на том, чтобы выдержать марш; и, кроме того, всех еще мучают сомнения и недоверие, которые уже и так немало осложнили и замедлили капитуляцию. Через несколько часов после начала движения колонны генералы и мы, старшие офицеры, были отделены от солдат и на открытых грузовиках доставлены в небольшой, почти не разрушенный населенный пункт. Здесь мы выпили горячего чаю, умылись, надели свежие русские солдатские рубашки и несколько привели себя в порядок. Затем парикмахер остриг нам волосы наголо. Это было необходимо ввиду того, что мы давно не мылись и завшивели. И хотя мы стало выглядеть необычно, наше самочувствие улучшилось.… С наступлением ночи мы разместились в открытых грузовиках и, обгоняя многокилометровые колонны пленных, проехали около полутора часов. Вокруг русские солдаты жгли костры, в отдельных домах виднелся свет, мелькали руины. Мы свернули с шоссе на узкую дорогу, проехали ещё с полкилометра, затем последовала команда выгружаться, и, тяжело ступая друг за другом, мы направились напрямик к группе разрушенных домов. Первую ночь мы провели в полностью выгоревшем длинном сарае, стоя или сидя вдоль полуобвалившихся стен. Советская охрана разрешила принести разбитые двери и ящики, и вскоре посреди сарая запылал костёр. Языки пламени вырывались в ясное звездное небо, и впервые за много дней мы как следует, согрелись. Часа через два огонь потух, только в середине костра сохранялся жар. Мы легли на каменные плиты, тесно прижавшись, друг к другу, так что никому не пришлось стоять. Несмотря на утомление, настоящего сна не было: нам не давали спать мучительные и беспокойные мысли. Мы вслушивались в темноту; стрельбы совершенно не было слышно; если даже ещё и велись бои на отдельных участках этого невероятно большого города на Волге, то эта стрельба заглушалась гудением и шумом непрерывно проносившихся невдалеке автомашин. К утру в сарае стало совсем холодно. Стрёх часов утра понемногу начали подниматься, и, чтобы как-то согреться, одни топали ногами, другие размахивали руками, растирали их, третьи похлопывали и толкали друг друга. В шесть часов мы двинулись дальше. Снова путь шёл через заснеженные поля. За развалинами этой деревни мы увидели наших солдат, которые ночевали под открытым небом и уже были построены в более или менее стройные колонны. Я нашёл остатки своего полка…
Мы уже знали, что в соответствии с положением о военнопленных офицеры и солдаты могут размещаться вместе только в особых случаях. И тут состоялось волнующее расставание.
… Группа офицеров, пополненная несколькими солдатами и унтер-офицерами, была построена в колонну по восемь человек (в восемь рядов). Предстоял марш, который потребовал от нас напряжения всех сил. Мы взяли друг друга под руки. Пытались сдерживать темп марша. Но для тех, кто шёл в конце колонны, он был все, же слишком быстрым. Призывы и просьбы идти медленнее не прекращались, и это было тем более понятно, что мы взяли с собой многих с больными ногами, а они с трудом могли двигаться по наезженной, блестевшей как зеркало, оледеневшей дороге.
… В России мы проходили мимо типичных и маленьких русских домов, немногие из них уцелели, мимо бесконечных рядов руин, из которых все еще торчали крепко сложенные русские печи, среди руин валялись остатки искорёженных железных кроватей – живое свидетельство нашего невероятного варварства.… Всюду на нас смотрели мрачные глаза, метавшие проклятия, безмолвные, но с глубоким укором! У нас от этого перехватило дыхание, потому что эти сверлящие взгляды сжимали горло, проникали в сердце. Вряд ли кто забудет это…
По обе стороны нашего пути простирались заснеженные поля. По крайней мере, так казалось нам в то январское утро, когда морозный воздух смешивался со спускавшимся туманом и земля как бы терялась в бесконечности. Только время от времени можно было увидеть тесно сгрудившихся военнопленных, которые, как и мы, совершали этот марш – марш вины и позора!
Примерно через два часа мы добрались до большой группы зданий при въезде в Бекетовку. Это, вероятно, была школа или институт, закрытый на время войны. Нас разместили там во всех помещениях от подвала до чердака, большей частью группами по восемь, десять или пятнадцать человек. Кто сначала не захватил себе места, тому пришлось стоять или сидеть на площадках лестницы как придется. Зато в этом здании были окна, была крыша, вода и временно оборудованная кухня. Напротив главного здания находились уборные. В соседнем здании была санитарная часть с советскими врачами и медсёстрами. Нам разрешили в любое время дня ходить по большому двору, встречаться и разговаривать друг с другом. Чтобы избежать сыпного тифа, холеры, чумы и всего прочего, что могло возникнуть при таком скоплении людей, была организована широкая компания по предохранительным прививкам. Однако для многих это мероприятие оказалось запоздалым. Эпидемия и тяжелые болезни были распространены ещё в Сталинграде. Кто заболевал, тот умирал один или среди товарищей, где придется: в переполненном, наспех оборудованном под лазарет подвале, в каком-нибудь углу, в снежном окопе. Никто не спрашивал о том, отчего умер другой. Шинель, шарф, куртка мёртвого не пропадали – в этом нуждались живые. Через них-то и заражались многие. И здесь, в Бекетовке, проявилось то, что мы считали совершенно невозможным, но что сделало чрезвычайно ясным и преступным характер действий Гитлера, и нашу собственную вину за то, что мы не выполнили давно созревшего решения: физический, психический и духовный крах небывалого масштаба. Многие сумевшие выбраться из Сталинградского пекла не выдержали и погибли от сыпного тифа, дизентерии или полного истощения физических и психических сил… советские женщины - врачи и санитарки, часто жертвуя собой и не зная покоя, боролись против смертности. Они спасали многих и помогали всем. И все же прошла не одна неделя, прежде чем удалось приостановить эпидемии. Постепенно начал складываться распорядок дня. Холода усилились. Несмотря на это, мы стремились наружу, стояли, прислонившись к стене, на которую в полдень падали солнечные лучи. Переступали с ноги на ногу, чтобы согреться, прислушивались к разговорам, обменивались слухами, ожидая, пока нам дадут хлеб или кашу. Равнодушно смотрели мы, когда из зданий выносили мёртвых туда, где уже лежали многие. Сталинград опустошил нас физически, психически и духовно. Становилось все труднее бороться с апатией и безразличием к жизни. Парализующая все летаргия усиливалась. Порожденный фашистской пропагандой психоз страха возродился с новой силой и стал хорошей питательной средой для самых диких слухов. Поэтому мы радовались любому собеседнику, любой теме разговора. Мы обменивались мыслями об отношении советских людей к нам при первой встрече после капитуляции и здесь, в Бекетовке.… Да, таковы советские женщины – врачи и санитарки.… Но это здесь, в карантине.… Но ведь долго нас тут держать не будут. Куда мы попадем и что ждёт нас? Снова тревожила неизвестность, появились раздумья обо всем, что произошло – по вине немцев, и о том, что теперь эти немцы, то есть мы, могут ждать. Так много времени для размышлений у нас никогда не было. К вечеру пал густой туман. Было необычно тихо. Эта почти гнетущая тишина изредка прерывалась гулом самолётов и далёких орудийных громов, вскоре все это стихло. Вероятно, со Сталинградским котлом было окончательно покончено!... На следующее утро – 4 февраля, это официально объявил нам один советский офицер.
… Спустя неделю или полторы мы неожиданно получили приказ готовиться к походу. Наш путь лежал через Бекетовку. Надо полагать, это была деревня, но она больше напоминала обширный посёлок, раскинувшийся на много километров. Это сравнительно не очень разрушенный посёлок был заполнен частями Красной армии и, что удивительнее всего, местными жителями: фронт к тому времени продвинулся на Запад на несколько сотен километров. Мы построились на почти пустых путях перед бесконечно длинным составом пассажирского поезда. Железнодорожная колея в Советском Союзе шире, чем в Германии. Вагоны показались нам огромными, просто гигантскими. Вскоре мы сели в чистом вагоне третьего класса по восемь человек в каждом купе. Единственные встреченные нами советские люди были часовые на парных постах – в начале и в конце каждого вагона: украинцы, кавказцы, белорусы, а может быть, и уроженцы Ташкента. Все они говорили между собой на чистом русском языке… Передавали, что вместе с нами едут и многие генералы. Никому не удалось узнать, куда мы едем. Стемнело очень рано. Под равномерный стук колёс, погрузившись в раздумья и мечты, мы заснули.… На третий день в поезде распространили слухи, будто мы скоро приедем в Москву.
… Это был Красногорск!»
… Пронзительная моя любовь, солнечная моя Бекетовка, удивляюсь твоей истории. Горжусь тобой, но беспокоит твоё будущее…
… На наш окружной участок пришел депутат городской Думы Роланд Томазович Херианов, сейчас он выбран депутатом областной Думы по Кировскому и Советскому районам города-героя Волгограда. Но осталась его приёмная во главе с Б. Б. Фадеевым. За полгода, к 1 мая 2009 года, ими был сделан ремонт памятного знака «Временный наблюдательный пункт М. С. Шумилова» и братской могилы в Капустиной балке. Приезжайте к нам, гости, нам не стыдно за свои памятные места. О многих их благих делах я уже писала. Очень хорошо, что есть у нас общие задумки, планы и дай Бог им воплотиться в жизнь….
… Крыша над ДК построена (он у нас горел), комнату мне как архивную дали. После ремонта, буду верить, получу основное помещение под поисковый дом «Память и боль Бекетовки». Дай бог здоровья и жизни. Мы, бекетовцы, верим, что наша жизнь возродится к лучшему и вновь Дворец культуры станет очагом культуры. Мы всегда шли в ДК к своему Пушкину: и мамы с детишками, и ветераны – и верили…
… Спасибо всем, кто на разных этапах работы помогал мне в рождении книги «Мой компас земной». Отдельное спасибо за реальную помощь Владимиру Александровичу Мадянову, Ларисе Павловне Орешкиной, Тамаре Михайловне Чекомасовой, Ларисе Ивановне Табаковой, Наталье Валерьевне и Яне Александровне Фёдоровым, Светлане Николаевне Золотухиной, Валентине Евгеньевне Злобиной, Раисе Алексеевне Текучевой, Алле Алексеевне Галкиной, Валентине Корнеевне и Сергею Юрьевичу Пальговым, Валентину Александровичу Постельному, Анастасии Анатольевне Романовой…
… Позвольте немного рассказать о своих делах бабушки-поисковика. Скоро будет 24 года, как ушла на пенсию. 11-й год занимаюсь работой по патриотическому воспитанию детей и молодёжи как общественник. Помогала в организации музеев в школах № 139 и 108, уголков памяти в детских садах № 214, 153, 168. Много лет сотрудничаю с библиотекой № 7 имени Короленко, помогая и принимая участие в мероприятиях, а также с Постом № 1 и Фондом мира.
Организатор поискового отряда «Огонь памяти» имени А.Н. Сергеева» Кировского района города-героя Волгограда. От имени отряда выходила на властные структуры, и в Кировском районе были открыты:
- первый памятник в стране М.С. Шумилову, командарму легендарной 64-й армии (бюст) (7 мая 2005 года);
- первым жертвам войны в г. Сталинграде 1 ноября 1941 года – погибло 60 взрослых и 12 детишек. Была открыта мемориальная доска на станции Бекетовская (31 января 2006 года);
- ушедшим на фронт в 1941 году ученикам и директору школы № 25 И. И. Лебедеву был открыт памятный знак (7 октября 2008 года).
Сама лично занимаюсь поиском судеб погибших воинов по просьбе их родственников. Мой первый солдат, наш земляк А.В. Калмыков был (в третий раз) перезахоронен на кладбище Мамаева кургана 21 июня 2003 года. Много работаю в архивах, музеях, собираю живые воспоминания. Устные рассказы детям заставили начать писать. Начала публиковаться в районной газете «Вестник Кировского района»: 18 апреля 2001 года – статья «Говорите детям о войне». Опубликовано более 100 работ в различных газетах и 8 работ – в журнале «Отчий край». В № 1 за 2009 год вышла работа «Лётчик от Бога Владимир Микоян», а восьмая работа к юбилею А.Н. Пахмутовой «И это небо в надёжных звездных…» - в № 3 за 2009-й. В 2007 году была принята в Союз журналистов России. Внештатный корреспондент газеты «Городские вести. Кировский район», областных – «Молодой. Свежее решение», «Крестьянская жизнь». Автор книг: «Сколько приняли мук» (издано на средства автора в 2006 году) и «Память и боль людская» (2007). Отдельные работы опубликованы в книгах: «Мы родом из детства», «Но был один, который не стрелял», «Мы – сталинградцы». Любимые темы: «Дети и война»; «Судьбы солдат»; «Имена, которые забывать нельзя»; «История малой родины»; «Открой неизвестное». Мой девиз: «Служу Отечеству и детям». Самым главным считаю: идти к детям и рассказывать историческую правду. Выхожу к депутатам по вопросам ремонта памятников. Отремонтирован к 1 мая 2009 года памятный знак «Временный наблюдательный пункт М.С. Шумилова» и братская могила. Нашла понимание в вопросе ремонта памятника зенитчицам. Любимые занятия: народный хор «Русская песня» (служила песне 25 лет), рукоделие, поиск и работа с детьми. Всю жизнь живу в Бекетовке (Кировский район г. Сталинграда, ныне города-героя Волгограда). Краевед-поисковик. Пресс-секретарь совета ветеранов Кировского района. Член комиссии по увековечению памяти погибших областного комитета ветеранов войны и военной службы. Дипломант областного журналистского конкурса «Помнит мир спасенный» - 1-я авторская премия (Волгоград, 2005). Дипломант Всероссийского конкурса народного творчества «Мой дом, моя семья, моя Россия» (Москва, 2005). Лауреат литературного конкурса, проводимого журналом «Отчий край» в 2004-2005 годах (Волгоград, 2005). Поощрительная премия на конкурсе журнала «Отчий край» (Волгоград, 2008). Награждена на 2-м областном журналистском конкурсе «Летопись поколений-2007» за книгу «Память и боль людская» (Волгоград, 19.02.2008). Дипломант 1-го областного конкурса-фестиваля объективного творчества «Многогранник» за вышивки и вязание (Волгоград, 2007). Награждена дипломом победителя (1-е место) «За разработку темы, посвященной 65-летию Победы в Великой Отечественной войне – «ГЕОРГИЙ ЖУКОВ» за материалы, посвященные памяти героев Великой Отечественной войны, газета «Крестьянская жизнь», город-герой Волгоград. VIII Всероссийский конкурс «Патриот России» за лучшее освещение в электронных и печатных средствах массовой информации темы патриотического воспитания (город-герой Волгоград, 23 октября 2009). Имею награды:
-медаль «Ветеран труда»;
-медаль «Отвага. Мужество. Честь» (специальные подразделения ФПС МЧС России).
-нагрудный знак «За активный поиск» (активному участнику поиска защитников Отечества, павших в 1941-1945 г.г.)…